Публикуем одно из писем Уолтера Бонда - известного ALF-активиста из США, который сидит в тюрьме за поджоги предприятий, эксплуатировавших животных.
Источник
Уолтер Бонд
12-05-2010
Я был воспитан в семье, где употребляли наркотики и алкоголь. Мой биологический отец, Марк Зулк, был ветераном Вьетнамской войны, который вернулся с войны и втянулся в мир кокаина, амфетаминов и незаконные байкерские банды. Моя мама, Минерва Мари Матанзо Доменк, была воспитана в Форд Апаче, Бронкс, а родилась в Пуэрто-Рико. У моих родителей было трое детей, среди которых я - самый младший. мои биологические родители развелись, когда мне был год. Несколько лет спустя Марк был отправлен в федеральную тюрьму за причастность к самому большому кокаиновому и амфетаминовому кутежу в истории Айовы. Я встретил его в первый раз, когда стал взрослым. Я поехал в Янктон, Южная Дакота, в федеральную тюрьму, и навестил там Марка. До сих пор я думаю, что он был ужасным отцом, лгуном и отморозком.
Оба моих родных брата, Гатри и Трэппер, были воспитаны нашим биологическим отцом, а я - биологической матерью. Мне всегда было непонятно, зачем они разделили нас таким образом. Мои родители договорились обо всём без участия суда. Моя мама снова вышла замуж за человека который стал моим приёмным отцом. Джеймс Бонд женился на моей матери в 1984 г. и в то же время усыновил меня, и моя фамилия изменилась на Бонд. Я ещё носил подгузники, когда они начали встречаться, и он был единственным отцом, которого я когда-либо знал.
Он, в отличие от Марка, был хорошим человеком. Но он был хорошим человеком с большой проблемой. Мой отец (Джеймс Бонд) был алкоголиком. Мои родители развелись, когда мне было десять, и моя мама взяла меня и переехала в Денвер, штат Колорадо, чтобы жить рядом со своей семьёй. В зрелом двенадцатилетнем возрасте я уже курил травку с моей мамой и употреблял наркотики с моими "друзьями". Несмотря на то, что у меня есть диплом об общем образовании (который я получил во время отбывания моего последнего тюремного заключения), я никогда не ходил в школу после восьмого класса. Ходить на занятия было гораздо менее интересно, чем убиваться вхлам. Я общался с ребятами вроде меня. Друзья с проблемами дома и родителями-наркоманами. Дети байкеров. Панки. Ботаны, гики и беспризорники.
Это был конец восьмидесятых, и группы вроде Agnostic Front и Sick of It All прорубали дорогу новому стилю, который назывался кроссовер. Это была комбинация панка и металла. Я сразу полюбил его! Агрессия и стах сопровождали тот посыл, который несла эта музыка. Посыл касался в том числе и меня.
Тогда я услышал стрэйт эдж музыку и подсел на неё (и на музыку, и на наркотики). Эта музыка была мне ещё ближе, она цепляла своими ритмами и исповедовала этику, которая - я знал это в глубине души - была правильной. Такие группы как Gorilla Biscuits, Youth of Today и Uniform Choice не только изменили мою жизнь, они сохранили её. Когда мне было 18, моя мама снова вышла замуж. Поскольку я чувствовал свою близость к философии стрэйт эджа и жизни без наркотиков, я отказался ходить в школу и заниматься чем-либо кроме игры на барабанах в моей группе "Defiance of Authority" и играть в сокс с моими друзьями. В ответ на моё поведения моя мама переехала с северного побережья Тихого океана со своим третьим мужем. В то время я жил в горах Вудлэнд Парка, Колорадо. Я пришёл домой после ночёвки у друга и не нашёл дома ничего, кроме следов мебели на полу. После этого я семь лет не видел свою маму.
В 18 лет, без образования, без работы, я вернулся в Айову и остался с отцом. В Айове я научился работать, работать наизнос. Не только потому, что мой отец не терпит лени, но и потому, что в Айове если ты не работаешь на совесть, на тебя все смотрят сверху вниз. Преуспевать в работе - обычная часть жизни на Среднем Западе.
К этому времени, в середине 90-х, в моей жизни занимали большое место две крайности. С одной стороны, стрэйт эдж сцена была огромна. Новый звук очень впечатлял. Группы типа Earth Crisis, Strife и Snapcase вели за собой всю сцену, и тогда рисовать крест на своей руке было действительно чем-то захватывающим. Тогда стрэйт эдж был больше, чем просто "личным выбором". Это было серьёзное усилие противостоять наркокультуре. С другой стороны, я недавно встретился с моим братом Трэппером и начал узнавать его. Он сидел на метамфетамине. У меня раньше никогда не было брата, и я любил его всем сердцем. Я любил его слепо. Он мог обокрасть меня, и я это игнорировал. Он мог лгать мне в лицо, и я прощал это. Мой брат мастерски, гениально находил эмоциональную уязвимость людей и извлекал из неё максимум пользы для себя. Рядом с Трэппером все, кого я знал с начальной школы, или подсели на мет, или торговали им, или и то и другое. Мне это надоело. К тому моменту я уже через столькое прошёл из-за того, что люди вокруг меня и я сам употребляли наркотики. Я принял решительные меры и напал на источник всего этого безумия. На самих дилеров. Как многим известно, я поджёг самую большую точку торговли метамфетамином в моём городе.
4 года я провёл в тюрьме без какой-либо поддержки со стороны стрэйт эдж сцены или кого-либо ещё. Чтобы обезопасить себя, большинство людей, которые были со мной знакомы, дистанцировались от меня, как и ожидалось, потому что не хотели сами стать объектом гонений. Я работал в тюремной прачечной за доллар и десять центов в день. Это были все мои средства. Всё это время и в течение года до моего ареста я был веганом. К счастью, в то время тюремная система как раз начала предлагать веганское меню, хотя и неохотно. Я нататуировал на своих руках буквы Х и V, когда навсегда посвятил себя жизни без наркотиков. Заключённые принимают тебя тем, какой ты есть, единственное исключение - то, что в твоём сердце, и твои татуировки.
Когда я выбрался из тюрьмы, то обнаружил, что девяностые закончились. Стрэйтэджеры из девяностых, которых я знал, всё просрали. Все "по-настоящему беспокоились обо мне" и "как раз собирались написать письмо". Чтобы описать ситуацию, достаточно лишь сказать, что я нахер не был никому нужен. Я дистанцировался от людей и от музыки. В течение этих лет мне было горько. Для меня стрэйт эдж был очень личной, серьёзной вещью, которая изменила мою жизнь. Борьба против наркодилеров привела меня в тюрьму, навсегда поставив на мне клеймо "уголовника" - и это не говоря о многочисленных драках.
Когда прошли годы, моя жизнь сфокусировалась на веганстве и освобождении животных. Я пытался найти связь с новым поколением стрэйтэджеров и донести до них важность веганства и противостояния наркокультуре. Но в большинстве случаев они идут на поводу у собственной апатии. Судя по всему, основная часть стрэйт эдж сцены видит её смысл в том, чтобы собирать записи и хранить их у себя дома. Это и политика, политика, политика. Вместо того, чтобы уделять основное внимание освобождению животных или жизни без наркотиков, половина стрэйт эдж сцены, как мне кажется, - христиане, праворадикальные патриоты Америки, которые больше напоминают кучу татуированных копов, которые издеваются над людьми на хардкор-шоу и не изменяют своему мачистскому мышлению. Другая половина хочет быть битниками, богемными анархистами, которые и шагу не могут ступить без обиды, а сами только и могут, что философствовать да стараться впихнуть слова "патриархальный" и "гетеронормативность" в каждую беседу.
Я бы предпочёл не вносить раскол, требуя, чтобы все придерживались моего перечня политических взглядов, которые, поверьте, у меня есть. Но идеалы не всегда воплощаются в реальность. Например, я уже встречал людей в тюрьме, чья компания мне очень нравится. Людей, которые заставляют меня смеяться. Развивающихся личностей. Я не стану отрицать того, что мы товарищи, несмотря на то, что мы разные. Точно так же, как стрэйтэджеры не отрекаются от своих родителей, которые пьют молоко или курят.
В настоящее время я столкнулся с многими испытаниями, в буквальном смысле. И я очень счастлив заявить, что мне пишет много людей со всего мира, и это наполняет моё сердце невыразимой радостью. Очень здорово осознавать, что я не один. И снова я не чувствую ничего кроме испытующего взгляда и отсутствия реакции от стрэйт эдж-сообщества. Хотя, сейчас я не в том настроении. Я до конца своей жизни не буду принимать наркотики и не буду "просирать эдж", как говорят. Но меня больше не интересует "сцена", потому что она стала просто модой с претензией на политику. Мой народ, моя семья, то, что беспокоит меня (кроме нашей Матери-Земли и населяющих её наций животных) - это подвижники освобождения животных и биоцентризма. Я пожертвовал своей свободой отнюдь не только за стрэйт эдж, но и за права животных. Кроме лучшей группы на планете (Earth Crisis), которая снимает обо мне видео (это поддержка не со стороны самого коммьюнити, а со стороны его авангарда), я не получил от стрэйтэджеров ничего, кроме дерьма.
Я сожалею, что так отчаянно боролся за кучку позеров и претенциозных сплетников, я больше не доверяю им. Я навсегда сохраню уважение к тем стрэйтэджерам, которые используют это как основу для борьбы и позитивных изменений. Остальные не значат для меня ничего.
P.S. Мой отец лечится от алкоголизма и трезв уже в течение десяти лет. Моя мама живёт в глуши на Аляске, она стала дикой и свободной, как никогда раньше.
Earth Crisis сделали видео про меня
Источник
Уолтер Бонд
12-05-2010
Я был воспитан в семье, где употребляли наркотики и алкоголь. Мой биологический отец, Марк Зулк, был ветераном Вьетнамской войны, который вернулся с войны и втянулся в мир кокаина, амфетаминов и незаконные байкерские банды. Моя мама, Минерва Мари Матанзо Доменк, была воспитана в Форд Апаче, Бронкс, а родилась в Пуэрто-Рико. У моих родителей было трое детей, среди которых я - самый младший. мои биологические родители развелись, когда мне был год. Несколько лет спустя Марк был отправлен в федеральную тюрьму за причастность к самому большому кокаиновому и амфетаминовому кутежу в истории Айовы. Я встретил его в первый раз, когда стал взрослым. Я поехал в Янктон, Южная Дакота, в федеральную тюрьму, и навестил там Марка. До сих пор я думаю, что он был ужасным отцом, лгуном и отморозком.
Оба моих родных брата, Гатри и Трэппер, были воспитаны нашим биологическим отцом, а я - биологической матерью. Мне всегда было непонятно, зачем они разделили нас таким образом. Мои родители договорились обо всём без участия суда. Моя мама снова вышла замуж за человека который стал моим приёмным отцом. Джеймс Бонд женился на моей матери в 1984 г. и в то же время усыновил меня, и моя фамилия изменилась на Бонд. Я ещё носил подгузники, когда они начали встречаться, и он был единственным отцом, которого я когда-либо знал.
Он, в отличие от Марка, был хорошим человеком. Но он был хорошим человеком с большой проблемой. Мой отец (Джеймс Бонд) был алкоголиком. Мои родители развелись, когда мне было десять, и моя мама взяла меня и переехала в Денвер, штат Колорадо, чтобы жить рядом со своей семьёй. В зрелом двенадцатилетнем возрасте я уже курил травку с моей мамой и употреблял наркотики с моими "друзьями". Несмотря на то, что у меня есть диплом об общем образовании (который я получил во время отбывания моего последнего тюремного заключения), я никогда не ходил в школу после восьмого класса. Ходить на занятия было гораздо менее интересно, чем убиваться вхлам. Я общался с ребятами вроде меня. Друзья с проблемами дома и родителями-наркоманами. Дети байкеров. Панки. Ботаны, гики и беспризорники.
Это был конец восьмидесятых, и группы вроде Agnostic Front и Sick of It All прорубали дорогу новому стилю, который назывался кроссовер. Это была комбинация панка и металла. Я сразу полюбил его! Агрессия и стах сопровождали тот посыл, который несла эта музыка. Посыл касался в том числе и меня.
Тогда я услышал стрэйт эдж музыку и подсел на неё (и на музыку, и на наркотики). Эта музыка была мне ещё ближе, она цепляла своими ритмами и исповедовала этику, которая - я знал это в глубине души - была правильной. Такие группы как Gorilla Biscuits, Youth of Today и Uniform Choice не только изменили мою жизнь, они сохранили её. Когда мне было 18, моя мама снова вышла замуж. Поскольку я чувствовал свою близость к философии стрэйт эджа и жизни без наркотиков, я отказался ходить в школу и заниматься чем-либо кроме игры на барабанах в моей группе "Defiance of Authority" и играть в сокс с моими друзьями. В ответ на моё поведения моя мама переехала с северного побережья Тихого океана со своим третьим мужем. В то время я жил в горах Вудлэнд Парка, Колорадо. Я пришёл домой после ночёвки у друга и не нашёл дома ничего, кроме следов мебели на полу. После этого я семь лет не видел свою маму.
В 18 лет, без образования, без работы, я вернулся в Айову и остался с отцом. В Айове я научился работать, работать наизнос. Не только потому, что мой отец не терпит лени, но и потому, что в Айове если ты не работаешь на совесть, на тебя все смотрят сверху вниз. Преуспевать в работе - обычная часть жизни на Среднем Западе.
К этому времени, в середине 90-х, в моей жизни занимали большое место две крайности. С одной стороны, стрэйт эдж сцена была огромна. Новый звук очень впечатлял. Группы типа Earth Crisis, Strife и Snapcase вели за собой всю сцену, и тогда рисовать крест на своей руке было действительно чем-то захватывающим. Тогда стрэйт эдж был больше, чем просто "личным выбором". Это было серьёзное усилие противостоять наркокультуре. С другой стороны, я недавно встретился с моим братом Трэппером и начал узнавать его. Он сидел на метамфетамине. У меня раньше никогда не было брата, и я любил его всем сердцем. Я любил его слепо. Он мог обокрасть меня, и я это игнорировал. Он мог лгать мне в лицо, и я прощал это. Мой брат мастерски, гениально находил эмоциональную уязвимость людей и извлекал из неё максимум пользы для себя. Рядом с Трэппером все, кого я знал с начальной школы, или подсели на мет, или торговали им, или и то и другое. Мне это надоело. К тому моменту я уже через столькое прошёл из-за того, что люди вокруг меня и я сам употребляли наркотики. Я принял решительные меры и напал на источник всего этого безумия. На самих дилеров. Как многим известно, я поджёг самую большую точку торговли метамфетамином в моём городе.
4 года я провёл в тюрьме без какой-либо поддержки со стороны стрэйт эдж сцены или кого-либо ещё. Чтобы обезопасить себя, большинство людей, которые были со мной знакомы, дистанцировались от меня, как и ожидалось, потому что не хотели сами стать объектом гонений. Я работал в тюремной прачечной за доллар и десять центов в день. Это были все мои средства. Всё это время и в течение года до моего ареста я был веганом. К счастью, в то время тюремная система как раз начала предлагать веганское меню, хотя и неохотно. Я нататуировал на своих руках буквы Х и V, когда навсегда посвятил себя жизни без наркотиков. Заключённые принимают тебя тем, какой ты есть, единственное исключение - то, что в твоём сердце, и твои татуировки.
Когда я выбрался из тюрьмы, то обнаружил, что девяностые закончились. Стрэйтэджеры из девяностых, которых я знал, всё просрали. Все "по-настоящему беспокоились обо мне" и "как раз собирались написать письмо". Чтобы описать ситуацию, достаточно лишь сказать, что я нахер не был никому нужен. Я дистанцировался от людей и от музыки. В течение этих лет мне было горько. Для меня стрэйт эдж был очень личной, серьёзной вещью, которая изменила мою жизнь. Борьба против наркодилеров привела меня в тюрьму, навсегда поставив на мне клеймо "уголовника" - и это не говоря о многочисленных драках.
Когда прошли годы, моя жизнь сфокусировалась на веганстве и освобождении животных. Я пытался найти связь с новым поколением стрэйтэджеров и донести до них важность веганства и противостояния наркокультуре. Но в большинстве случаев они идут на поводу у собственной апатии. Судя по всему, основная часть стрэйт эдж сцены видит её смысл в том, чтобы собирать записи и хранить их у себя дома. Это и политика, политика, политика. Вместо того, чтобы уделять основное внимание освобождению животных или жизни без наркотиков, половина стрэйт эдж сцены, как мне кажется, - христиане, праворадикальные патриоты Америки, которые больше напоминают кучу татуированных копов, которые издеваются над людьми на хардкор-шоу и не изменяют своему мачистскому мышлению. Другая половина хочет быть битниками, богемными анархистами, которые и шагу не могут ступить без обиды, а сами только и могут, что философствовать да стараться впихнуть слова "патриархальный" и "гетеронормативность" в каждую беседу.
Я бы предпочёл не вносить раскол, требуя, чтобы все придерживались моего перечня политических взглядов, которые, поверьте, у меня есть. Но идеалы не всегда воплощаются в реальность. Например, я уже встречал людей в тюрьме, чья компания мне очень нравится. Людей, которые заставляют меня смеяться. Развивающихся личностей. Я не стану отрицать того, что мы товарищи, несмотря на то, что мы разные. Точно так же, как стрэйтэджеры не отрекаются от своих родителей, которые пьют молоко или курят.
В настоящее время я столкнулся с многими испытаниями, в буквальном смысле. И я очень счастлив заявить, что мне пишет много людей со всего мира, и это наполняет моё сердце невыразимой радостью. Очень здорово осознавать, что я не один. И снова я не чувствую ничего кроме испытующего взгляда и отсутствия реакции от стрэйт эдж-сообщества. Хотя, сейчас я не в том настроении. Я до конца своей жизни не буду принимать наркотики и не буду "просирать эдж", как говорят. Но меня больше не интересует "сцена", потому что она стала просто модой с претензией на политику. Мой народ, моя семья, то, что беспокоит меня (кроме нашей Матери-Земли и населяющих её наций животных) - это подвижники освобождения животных и биоцентризма. Я пожертвовал своей свободой отнюдь не только за стрэйт эдж, но и за права животных. Кроме лучшей группы на планете (Earth Crisis), которая снимает обо мне видео (это поддержка не со стороны самого коммьюнити, а со стороны его авангарда), я не получил от стрэйтэджеров ничего, кроме дерьма.
Я сожалею, что так отчаянно боролся за кучку позеров и претенциозных сплетников, я больше не доверяю им. Я навсегда сохраню уважение к тем стрэйтэджерам, которые используют это как основу для борьбы и позитивных изменений. Остальные не значат для меня ничего.
P.S. Мой отец лечится от алкоголизма и трезв уже в течение десяти лет. Моя мама живёт в глуши на Аляске, она стала дикой и свободной, как никогда раньше.
Earth Crisis сделали видео про меня
перевод с английского Duckgirl